Я её сохраню от боли и сожаленья.
Будут август, и двадцать лет, и закат на пляже».
С нею средняя — глаз баюкает, как младенца:
«Вижу то, что настанет. то, от чего не деться:
Вот грядущее ждёт, пьянит, как хороший Чивас
Где сошлось и сбылось, придумалось, получилось —
Ты нашел человека, мир утонул в уюте,
Вы купили собаку — или нашли в приюте,
Твои книги скупают адскими тиражами,
Маме век никакие страхи не угрожали.
Дай мне ниточку, нить, единственное святое —
Я наполню её спокойствием, красотою.
Сохраню в янтаре реликвией, хрупкой брошью,
До счастливых времён, до радостных, до хороших».
Третья — острый клинок, не голос — ветра и глыбы:
«Вот сложилось бы по-другому, и ты бы, ты бы…
Несвершённое злит и колет, как будто жало,
Сколько мог — да вот что-то, видимо, помешало.
Умотал за границу б, занялся бы вокалом,
Рисовал бы наверно лучше, чем Фрида Кало,
Больше бегал — и был бы мышцы сплошные, жилы,
Промолчал бы — и вы б, наверно, еще дружили.
Дай мне ниточку, нитку, деревцо в урагане,
Да не тронута будет временем и врагами.
Просвечу миллион миров сквозь тебя, как призму,
Где ты смел и уверен, радостен, важен, признан».
Ожидают втроем — сплошь мрамор и тёмный вереск,
Ждут, кому поклонюсь, достанусь, приду, доверюсь,
Я качаю лишь головой — мол, какого чёрта,
Прохожу мимо них, и молча иду к четвертой.
Самой юной, слепой, мерцающей, как химера,
Недостойной трудов Платона и книг Гомера,
Вот молчит, не речёт себя ни святой, ни вещей,
Но дашь руку ей — и увидишь простые вещи:
… Солнце щурится в окна заспанным партизаном,
Покрывает дома расплавленным пармезаном,
Лёд искрится, шипит и щёлкает, как кассета,
Все окрестные псы лежат в океанах света.
Тащат граждан трамваи, бабушки — их баулы,
Птицы держат свои почетные караулы,
Пахнет ранней весною музыка из колонок,
(Твои волосы — моим старым одеколоном).
Мир течет по ладоням — дикий, необъективный,
Не найти для него ни линзы, ни объектива,
Не запрятать на праздник, не загрузить на плеер,
(Ты смеешься, и в мире нет ничего теплее).
Страх — живучая, старая, хитрая барракуда,
Но стихи продолжают шпарить из ниоткуда,
И творят настоящее — терпкое, как корица,
Драгоценное тем, что больше не повторится.
Потому то и тянемся — сквозь темноту и ужас,
Собирая капканы, раны, занозы, лужи,
Сквозь морозы и страхи, войны, раздоры, моры —
Хрупкой тоненькой нитью в белых ладонях мойры.
Пусть прядет. Неумело, слепо и отрешенно —
Значит, нету вещей предсказанных и решенных.
Значит жизнь моя — бледный лучик на тонкой спице,
Уж какая стряслась, на что-нибудь да сгодится.